|
Но ведь это было отнюдь не так, ибо Лиутпранду было поручено, кроме всего прочего, дезавуировать предыдущего немецкого посла Доминика как согласившегося на уступки, не санкционированные Оттоном.
Далее, не лишенная риска затея с назначением епископа Руси на пост магдебургского митрополита едва ли имела бы смысл, если бы была только превентивной демонстрацией интереса Германии к потенциальному участнику событий на юге Европы. Отмеченная нами выше броская аналогия с дипломатической игрой вокруг треугольника Византия — Германия — Русь в 959— 961 гг. подводит нас к следующему решению вопроса.
Извлекая из политического небытия экс-епископа Руси и отправляя Лиутпранда в Константинополь, Оттон I не просто был осведомлен о планах Руси на Балканах (скажем, через болгарских сторонников союза с Германией), но и располагал сведениями об антивизантийских намерениях Святослава, а это было возможно только в случае прямых русско-германских контактов накануне появления Руси на Дунае в августе 968 г.
Мы склонны предполагать, что именно с этими русско-германскими переговорами и связано то «тайное письмо», полученное германским императором во время его похода в Апулию, которое столь роковым образом повлияло на течение этого похода и на карьеру аббата Рихара.
Русско-византийская война 969—971 гг. со всей ясностью показала, что Святослав не подходил на роль простого исполнителя в рамках имперской политики Константинополя, а преследовал собственные цели.
Нам кажется, было бы упрощением думать, будто антивизантийский поворот в политике киевского князя на Балканах был вызван «обидой» на «льстивых греков» после инспирированного византийской дипломатией набега печенегов на Киев в период между осенью 968 и весной 969 гг.
Причинно-следственная связь была, скорее, обратной. Если положиться на сведения Льва Диакона, что Святослав с самого начала намеревался поддержать претензии патрикия Калокира на трон василевсов 74, то придется признать, что уже в момент переговоров с Калокиром (т. е. осенью 967 — весной 968 гг.) киевский князь имел далеко идущие планы войны не только с Болгарией, но и с Византией. Такие планы предопределяли и выбор союзников.
Не только Калокир, посвященный в хитросплетения византийской политики, но и опыт русской дипломатии, всего лишь несколько лет назад с успехом использовавшей Германию как противовес Византийской империи, могли навести Святослава на мысль о союзе с Оттоном I.
Вероятно, одним из условий предложенного германскому императору союза была готовность Святослава допустить возобновление миссийной епископии в Киеве. Оттону же русские предложения давали в руки, кроме всего прочего, еще и инструмент нажима на Константинополь, которым он не преминул воспользоваться.
Главным козырем Лиутпранда в его спешном посольстве как раз и был потенциальный русско-германский союз против Византии, от которого германский император, как и в 960 г., готов был отказаться ценой признания византийским двором renovatio Imperii на латинском Западе.
|
